Тучи понемногу рассеиваются, и солнце принимается ощупывать лучами продрогшую землю. А я все стою и смотрю на раскинувшийся подо мною пейзаж. Однако рассвет такой тусклый, что я не различаю мелких деталей - и, может, оттого никак не пойму, что интересного хотел показать мне Страж.

Но вот, наконец, Страж внизу отворяет Ворота и трубит в свой охотничий рог. Как всегда - один долгий сигнал, три коротких. При первом сигнале звери открывают глаза, поднимают шеи и оборачиваются туда, откуда прилетает звук. По белому облачку, вдруг поднявшемуся над Пастбищем, я понимаю, что они проснулись. Когда звери спят, дыхание у них очень слабое.

Когда последний отзвук рога растворяется в воздухе, звери встают. Неторопливо вытягивают передние ноги, упираются ими в землю, поднимают корпус, выпрямляют задние ноги. Несколько раз машут небу рогом. Будто случайно заметив, отряхивают налипший на шкуру снег. И, тронувшись с места, движутся к Воротам.

И лишь когда последний зверь забегает в Ворота, я понимаю, что хотел показать мне Страж. Пять или шесть зверей остаются лежать на заснеженном Пастбище. При взгляде на их неподвижные тела почему-то хочется думать не о том, что они умерли, а о чем-то страшно важном для моей собственной жизни. О чем? Но ответа от них не дождаться. Из их ноздрей уже не поднимается пар. Их тела застывают..., а сознание проваливается в бездонную темноту.

Все уходят, а несколько этих заснеженных тел остаются, как странные холмики, выросшие под снегом на ровном месте. И только рог каждого одиноко вздымается к небу. Отныне те, кто выжил, проходя мимо, будут опускать голову до земли, стуча копытами как можно тише. Так звери оплакивают усопших.

Солнце встает все выше, тень от Стены растет, снег начинает таять, а я все смотрю на этих несчастных и жду сам не знаю чего. Так и кажется: если снег растает, они тут же проснутся и, бодро вскочив, побегут догонять свое стадо.

Но они не просыпаются. Только их золотая шерсть, намокая в талой воде, блестит все ярче и ярче. И я зажмуриваюсь от острой боли в глазах.

Спустившись с башни, я поднимаюсь на Западный холм, возвращаюсь домой - и только тут понимаю, что сделал с моими глазами утренний свет. Слезы струятся из-под зажмуренных век, и я слышу, как они капают мне на одежду. Я пытаюсь промыть глаза холодной водой - бесполезно. Тогда я задергиваю толстые шторы, валюсь на кровать, закрываю глаза и, утратив всякое чувство пространства, лежу и разглядываю абстрактные линии и фигуры, плавающие вокруг.